«Их тут нет». Истории уехавших россиян, которые помогают другим

Ольга Мисик, Германия. Волонтерка «Вывожука».

В России Ольга Мисик стала известна в 2019-м, когда во время протестов в Москве, будучи еще несовершеннолетней, читала силовикам Конституцию России. В 2020 году она, уже учась на журфаке МГУ, была активисткой «бессрочного протеста» в поддержку осужденных по делу «Нового величия». Вместе с Иваном Воробьевым и Игорем Башаримовым она облила легко смываемой краской будку проходной у здания Генпрокуратуры. За это она получила два года ограничения свободы: ей было запрещено выходить из дома с 22:00 до 06:00 и выезжать за пределы города, в котором она была зарегистрирована. «Мемориал» считает преследование Мисик по политическим мотивам незаконным. Когда Ольга покинула страну, МВД объявило ее в розыск.

«Вывожук» — команда активистов и активисток, помогающая уехать из России людям, которым грозит преследование по политическим мотивам.

Что вы делали в России

Я была на всех митингах, делала свои акции, вела политический канал, помогала писать жалобы на полицейских, — у меня диплом ШОЗ [Школы общественного защитника — Avtozak LIVE] Сергея Шарова-Делоне, — а после начала войны пошла волонтерить. Тогда ещё в «Помогаем уехать», — организации, вывозящей украинцев из зон боевых действий — потому что невозможно было терпеть происходящий пиздец и никак ему не препятствовать. На митингах я тоже была, но только на первых трёх, дальше не видела смысла — много ментов, мало людей, цель не оправдывает средства. Зато я постоянно расклеивала антивоенные листовки и делала граффити. В этом участвовала даже моя мама.

Как встретили начало войны

Для меня это [вторжение российских войск] было огромным шоком. За несколько месяцев до этого были новости об учениях в Ростовской области, а ближе к началу войны появился мем «война с Украиной начнётся 16 февраля». И я это именно так воспринимала — как мем, не имеющий ничего общего с реальностью.

Я думала, это всё конспирологические слухи, настолько абсурдной казалась мне мысль, что Путин решит начать кровавую войну. И даже после признания Путиным ЛДНР я, как бы это ни было глупо, всё ещё не верила. Сейчас я поражаюсь своей наивности и беззаботности.

Как вы уехали из России

В конце прошлого года [я уехала] сначала в Грузию, потом какое-то время пожила в Турции, потом опять в Грузии, а дальше, когда мне выдали гуманитарную визу, отправилась через всю Европу в Германию: через Турцию, Болгарию, Румынию, Венгрию и Австрию.

В первый месяц было очень много дел: надо было разобраться с документами и податься на немецкую визу, ещё я волонтерила в небольших айти-проектах и делала сборы для людей, попавших в трудную ситуацию. И еще я дала много интервью журналистам. Ну и, конечно, я изучала новую страну и тусовалась с друзьями, эмигрировавшими раньше.

---

---

Как вы начали волонтерить

В марте я начала волонтерить в «Помогаем уехать», но в мае они прекратили сотрудничество со всеми, кто находится в России. Я работала координаторкой на горячей линии и объясняла украинцам, находящимся в опасности, что и как они должны сделать, чтобы уехать, организовывала маршруты, координировала отъезд, иногда отвечала на другие вопросы — кто может дать денег, где найти бесплатного психолога, как дальше быть.

Тогда [после того, как «Помогаем уехать» завершили сотрудничество со всеми, кто в России] я написала у себя на страницах [в соцсетях], что ищу антивоенный проект, где можно волонтерить на [языке программирования] питон. Мне ответило много людей, и я хотела поработать над каждым проектом, которые мне предлагали, но успела только в двух, потом умерла моя мама, и мне стало не до проектов. Спустя какое-то время, уже после побега я хотела вернуться в «Помогаем уехать», но у них был какой-то строгий отбор с собеседованиями, и я их не прошла.

А в феврале мне написал парень из «Вывожука» и предложил присоединиться к их команде. Так что сначала я вывозила украинцев, теперь вывожу россиян. Занимаюсь чем-то похожим [на то, что делала в «Помогаем уехать»], но более подробно: не только объясняю, как уехать, но и полностью сопровождаю выезд, решаю появившиеся по пути проблемы.

Сейчас [не помогаю украинцам], переключилась на россиян, которым тоже нужна помощь. Но я пишу у себя в твиттере о происходящем в Украине и распространяю информацию. Вообще, если бы меня сейчас пригласили в проект помощи украинцам, я безусловно согласилась бы.

Кроме волонтерства, я ещё пыталась непосредственно помочь ВСУ, записавшись в добровольцы, но мою заявку отклонили из-за отсутствия боевого опыта. В целом, это небольшая потеря — едва ли я была бы там полезнее, чем здесь.

Уехавшие и оставшиеся

[Я чувствую дистанцию с теми, кто остался] не настолько, чтобы я задумывалась об этом. Я им завидую, конечно, хотя и понимаю, что нахожусь в гораздо более выигрышном положении.

Мне кажется, [уехавшие и оставшиеся на два лагеря] уже поделились. Потому что с каждым днём вдали от дома проблемы в России становятся всё менее актуальными, а проблемы за пределами России всё более ощутимыми. Таким образом, спустя несколько месяцев эмиграции у уехавших россиян уже принципиально другие проблемы и другая жизнь, нежели у оставшихся соотечественников. Их волнуют совсем не одинаковые вопросы. Поэтому люди отдаляются друг от друга.

Чтобы этого избежать или исправить это, когда оно уже произошло, нужно не терять связь с домом после отъезда. Продолжать помогать друг другу, даже если проблемы у вас разные. Делать акции, организовывать выставки, готовить программы помощи, волонтерить, выступать на большую аудиторию, распространять информацию, писать в соцсетях. Писать не о том, что в России остались только ватники и русня, или о том, что уехали только трусы и буржуи. Создавать позитивные прецеденты. Не смотреть высокомерно на тех, у кого не было возможности уехать, и не затыкать рты тем, у кого была такая возможность. Уехавшие россияне должны стать рупором тех, кто уехать не смог. Стать голосом антивоенной российской публики, раз у той нет возможности говорить правду и при этом оставаться на свободе. В то время у оставшихся россиян, в отличие от тех, кто уехал, есть возможность заниматься агитацией и партизанщиной внутри страны. Пусть каждый делает то, что может, и не осуждает других за их методы протеста. Мы все разные, но не настолько, чтобы не найти общий язык.

Надо заполнять пропасть между уехавшими и оставшимися помощью друг другу, а не обвинениями и спорами.

Можете ли вы представить, как оставляете волонтерство

Представить могу, но я сделаю всё, чтобы этого не произошло. Волонтерство — это не только про других людей, это ещё немножечко про себя. В «Помогаем уехать» волонтерить было психологически очень сложно, больно было получать сообщения: «Моих родителей убило бомбой, я не знаю, что теперь делать» или «Мне оторвало руку, спасите, я в панике», но, тем не менее, помогая украинцам, я помогала и себе пережить этот кошмар, понимать, что я не отсиживаюсь в стороне, что я делаю ущерб от войны чуточку меньше. В том числе поэтому прекращение волонтерства далось мне очень болезненно.

Готовы ли вы вернуться в Россию

Если бы я не была в розыске, я взяла бы билеты на ближайший рейс [в Россию] прямо сейчас. Впрочем, дело не только в розыске: после отъезда я наговорила себе ещё на несколько статей. Но я в числе первых вернусь в Россию после амнистии политзаключенным.

Салим Алеулов, Нидерланды. Волонтер «Идите лесом»

«Идите лесом» — проект помощи россиянам, пытающимся избежать мобилизации и призыва на службу.

 Чем вы занимались в России

Работал в «Магните» администратором. До отъезда не занимался активизмом, не ходил на митинги. Уже тогда это было очень опасно, потому что градус гомофобии и ненависти зашкаливал.

Я чувствовал себя удовлетворенным [на работе в «Магните»], я мог самовыражаться. Кому-то может показаться, что продавец в сетевом магазине — это ужасная работа для неудачников. Но торговля мне по душе. Я буквально с 13 лет занимался ей: помогал родителям на рынке.

Как встретили начало войны

Помню, я встал на работу, вышел покурить, время было шесть утра. Начал собираться, зашел по привычке в телеграм, в «Медузу», и увидел это сообщение [о начале войны]. Покрылся холодным потом. Но в глубине души это (начало войны) не было совсем неожиданным. С 2012 года примерно я уже понимал, что все идет к военному конфликту. Я был уверен, что это произойдет, но в то же время я не хотел верить в то, что это произойдет.

---

---

Как вы уехали из России

После начала войны у меня были мысли [об эмиграции], я писал об этом своей подруге — она лесбиянка — и мы с ней планировали улетать в Мексику. Потом она мне сказала: «Мексика — это слишком далеко. Если что-то случится с моим отцом, то будет очень сложно найти за день-два билеты. Это другой континент. Я не готова». Один я боялся лететь, поэтому на долгое время отложил эти планы.

Потом [в апреле] я столкнулся с нападением на себя на почве гомофобии. Это послужило основной причиной для отъезда.

После этого я начал думать, что надо как-то [одному] уезжать. Но меня держало, во-первых, то, что у меня ОКР, и я покупал лекарства, которые мне необходимо пить. А во-вторых — моя семья: мама, сестра, отчим. Я был и остаюсь с ними очень близок. Ну, и, в-третьих — моя работа, которую я очень любил.

Затем начали появляться сообщения о том, что Госдума готовит новый закон, который запретит «ЛГБТ-пропаганду». И я понял, что если это произойдет, то это объявит меня и других людей ЛГБТ вне закона. А это уже заведомо поражение в правах.

Самая высокая часть этой пирамидки — мобилизация. Она дала знать, что времени покинуть страну без последствий все меньше и меньше. Границу я пересек 29 сентября 2022 года. Я поехал в Казахстан.

Я приехал на вокзал в Уральске. Я нашел местную волонтерку, которая согласилась мне сдать квартиру по абсолютно хорошей цене. Въехал, пытался придумать, что мне делать дальше. В этот момент мне мама присылает в телеграме пост Дарьи Берг, которая объявила о том, что запускает правозащитный проект «Идите лесом». Я написал ей, меня взяли в команду, и несколько дней я помогал людям консультациями. Потом я уже из Уральска сел на поезд в Алматы и оттуда вылетел в Европу. В Нидерландах запросил убежище как ЛГБТ-персона из России, и нахожусь здесь с 11 октября.

Как вы начали волонтерить в «Идите лесом»

Мне самому [в конце сентября] нужна была помощь, я очень долго искал полезные вещи, и я помню насколько мне тяжело было морально. Поэтому я хотел помогать другим [россиянам], чтобы они оказались в ситуации, когда им есть куда обратиться.

Люди в принципе не знали, как скрыться от мобилизации. Были довольно взрослые граждане, которые задавали обескураживающие вопросы. Много было тех, кто задавал вопросы не по нашему профилю, но при этом я ощущал свою ответственность, и не мог сказать человеку: «Знаешь, чувак, мы этим не занимаемся, поэтому давай вопросы по теме». Это было бы вне моих принципов. Я старался отвечать на все вопросы.

В «Идите лесом» я проволонтерил, когда был просто завал, и доходило до тысячи висящих диалогов в чате. Люди ответа ждали сутками, потому что просто не хватало рук. Но мы справились, и потом меня уже после переезда в Нидерланды захлестнули бытовые вещи. Сейчас я устроился на подработку здесь в лагере [для беженцев].

Помимо работы и волонтерства происходило очень много вещей, которые требовали сиюминутного участия и с которыми я никогда не сталкивался. Даже после приезда в Нидерланды у меня было много проблем: например, с тем как обеспечить себя лекарствами. Из-за всего этого я решил закончить свое участие в проекте. Я продолжал помогать друзьям, знакомым — это все равно оставалось. Если мне написал друг двоюродного зятя третьей сестры, и он в панике, не знает что делать, то я не могу сказать «Каждый сам за себя». Я помогаю советами, нахожу шелтеры людям. У меня в Турции застрял человек, я нашел ему шелтер, и он смог пожить там бесплатно — у него не было денег вообще.

Уехавшие и оставшиеся

Я не чувствую ее [дистанцию между уехавшими и оставшимися]. Если выбор человека — остаться в России, то что я ему скажу? Что ты, мол, малодушный дурак? Это его выбор, ему нести за это ответственность. Мы не знаем искренних мотивов тех, кто остался. Мотивация «мне страшно уезжать» — это тоже мотивация, и это нормально. Мне тоже было страшно, я много плакал.

Как им [уехавшим и оставшимся] не ссоритсья? Это какая-то экзистенциальная проблема общества, которое было взращено на обломках Советского Союза. Атомизация очень высока. Нам нужно что-то делать с нашими общественными отношениями. Возможно, должно пройти время [чтобы они наладились]. Но, думаю, для начала каждый может поменять отношение к другому, не осуждать, не смотреть свысока.

Здесь [в лагере для беженцев] есть многочисленный чат. Там сидят русскоязычные релоканты, и как я туда ни зайду, там постоянно идут срачи, и все обсуждают кто виноват, а кто нет.

У нас в Нидерландах прогремело два случая суицида. Один из них: транс-девушка покончила с собой, потому что она просто не нашла должной поддержки, столкнулась с агрессией и насмешками. Человек закончил свою жизнь потому что не нашел поддержки! Это важно.

Было бы здорово, если бы политики помогали не только словами. Мне плевать, договорится ли Певчих с Ходорковским. Мне нужна помощь, потому что я в другой стране без связи, без всего. Сейчас не то время, чтобы выяснять кто дурак, а кто нет. Было для этого 23 года, мне кажется, все уже выяснили. Можно же отказаться от детских обид и начать говорить по-взрослому.

 Анастасия, Испания. Волонтер «Ковчега».

«Ковчег» — проект помощи уезжающим из России людям, выступающих против войны в Украине.

Чем вы занимались в России

Получила диплом маркетолога, работала по специальности, а после занималась туризмом. Выездной туризм в России, к сожалению, погиб еще до ковидных ограничений, из-за этого три года назад и решила уехать в Испанию. Никакой политической деятельностью я раньше не занималась, выражала свою позицию в соцсетях и [когда училась] в университете, принимала участие в митингах.

---

---

Как встретили начало войны

Для меня [полномасштабная война] — глубочайший шок. Когда я жила в России, мне казалось,  в стране не лучшее время — неспокойное и неясное. Но после 24 февраля я поняла, что вся моя жизнь — это лучшее время в [истории] России, лучшая оттепель, которую я застала.

Я очень хорошо помню новость [о вторжении российских войск], потому что накануне, 23 февраля, я была в русскоговорящем баре, владелец которого [родом] из Украины. Там была разношерстная компания: люди из Казахстана, Беларуси и Украины. На следующее утро я просыпаюсь, вижу все эти новости, и понимаю, что этой компанией мы больше никогда не соберемся. Первое, что я испытала [когда прочитала новость] — это животный страх, потому что представила картину начала ядерной войны. В тот день мы [с мужем] искали выходы, чтобы вывозить мою часть семьи [из России] и часть семьи мужа из Украины.

Как вы стали помогать в «Ковчеге»

Мы с мужем вывезли окольными путями его семью. В интернете сидели в разных чатах, понимали, где есть пробки, где что-то еще. После этого ребята из Украины писали мне: «Настя, может, ты подскажешь, как проехать через этот город или как выйти на границу с Румынией?» Я понимала, что это спрашивают уже не только мои друзья, а какие-то друзья друзей, знакомых. Все без конца обращаются ко мне за вариантами найти ближайшие билеты на самолеты или поезда.

После начала войны я поняла: мне надо что-то делать [для пострадавших от войны людей], потому что у меня есть ресурс помогать, и я ушла в волонтерство. В «Ковчеге» я с момента, как проект только запустился — с середины марта. Первый месяц я помогала гражданам Украины одновременно с «Ковчегом». 

Я делала много попыток зайти в украинскую диаспору, но в какой-то момент я поняла, что мне слишком тяжело, и я подумала, что можно попробовать помогать и [уезжающим] россиянам. Они, конечно, менее пострадали в конфликте, но тоже нуждаются в помощи.

Чем занимаетесь в «Ковчеге»

Изначально мы давали общую информацию [о переезде] по всем странам. Потом я поняла, что мне проще давать консультации по Испании. Я начала писать гайды о том, как переехать сюда, наш чат стал разрастаться. Вместе с волонтерами мы проводили эфиры о том, как можно дешево уехать в Испанию, быстро получить визу или ВНЖ по студенческим курсам, и нелегальные варианты переезда освещали тоже.

С некоторыми россиянами, [которым я помогла], я встречаюсь уже здесь, когда долго общаюсь с человеком, вижу, что он идет шаг за шагом: выехал из России в Армению, там подался на визу, приехал в Испанию. Я понимаю, что в целом мы с ним на близкой ноте, и я могу ему как-то помочь при личной встрече: может помочь позвонить, снять квартиру, дойти до полиции, помочь сделать бытовые вещи. Это сложно назвать материальной помощью, это скорее моральная и информационная поддержка.

Истории россиян, запомнившиеся больше всего

Каждую неделю есть какие-то невероятные истории. Самые запоминающиеся — самые трагичные. Я не буду называть имен. Мне писал мужчина, он был учителем. На своем уроке истории он рассказывал, что война — это плохо. На него завели уголовное дело, и меня он спрашивал, каким способом он может покинуть Россию. И нам практически удалось все, но на границе его не выпустили, после этого он не выходил на связь. Человек был почти на свободе, но у него не вышло.

Постоянно происходят ситуации, где люди бегут из страны в состоянии аффекта. Я постоянно говорю: «Возможно, тебе нужно рассмотреть не Испанию, а остаться в Казахстане, или Армении, или Грузии. Там проще найти себе работу». Но все равно есть те, кто нацелен на Европу. И раз в неделю стабильно пишет молодой человек лет 18-19: «Я сейчас в Барселоне, дошел до Красного креста, но они меня развернули. У меня нет воды, еды. Пожалуйста, помогите». С этим мальчиком кто-то из волонтеров обязательно встречается, дает ему переночевать.

Россиянам, которые находятся в уязвимом положении, не все организации способны помочь — нет такого бюджета. Скорее помогут, если у них [в семье] пять детей.

Уехавшие и оставшиеся

Какое-то время я читала вбросы от людей, что если ты уехал, даже если ты против войны, то ты предатель. Я в корне с этим не согласна. Эти люди не предатели, раз они покинули свою страну. Это страна их предала, раз им пришлось ее покинуть.

Я чувствую дистанцию между теми, кто поддерживает войну, и кто против. Я не вижу ее между теми, кто уехал и кто остался. Она есть между уехавшими 10-15 лет назад и оставшимися. Они пытаются популяризировать мнение, что и Путин, и Россия, и вся власть [в РФ] — они прекрасны. Но, собственно, вопрос — а зачем ты вообще уезжал.

Когда я жила в России и высказывалась против нынешней власти, мне говорили: «Раз не нравится, то вали из страны». Когда ты уезжаешь и продолжать выступать против, тебе говорят — я сейчас скажу матом, извините — «Уехал — вот и не пизди». Я с этим сталкиваюсь постоянно, чуть ли не ежедневно.

Думаю, что [объединить уехавших и оставшихся россиян могут] инициативы вроде «Ковчега». Не говорю, что всем надо резко идти в «Ковчег», можно выбрать какую-либо инициативу, где ты можешь получить помощь, или найти своих единомышленников. Нужны чаты, форумы, места, кафе, нужны просто локации, где люди смогут приходить и просто делиться всем. Но видимо между нами теряется коммуникация.

Планы на будущее

Думаю, что буду заниматься этим [волонтерством] столько, сколько будет нужна моя помощь. Не могу сказать, почему для меня настолько очевидно, что если ты что-то можешь, знаешь, обладаешь каким-то ресурсом, то ты помогаешь. Вот приехали наши соотечественники — давайте поможем им: один переведет бумажку, другой даст контакт юриста. Это не единичные истории — в Испанию приехали не десять россиян. Не знаю сколько точно, но, мне кажется, что человек пятьсот через меня прошло точно.

Я могу представить [как возвращаюсь в Россию], когда она будет свободной, и не будет надобности срочно ее покидать. Но это все иллюзорно. Я приезжала летом, и это было больно. Мне нужно было убедиться, что все, что я читаю — это правда, и действительно центр Москвы увешан этими «Z». Но во всяком случае еще тогда на Арбате стояли люди, которые пели не рукопожатного Меладзе, «Салют, Вера!», Цоя «Перемен!». Видишь в глазах людей понимание всей ситуации, но потом оборачиваешься — и там миллионы букв зет и десятки автозаков.

[Если границы закроют, то] буду делать все то же самое, ничего не поменяется глобально. Думаю, что в какой-то момент это случится.